Неточные совпадения
Лампа, плохо освещая просторную кухню, искажала формы вещей: медная посуда на полках приобрела сходство с оружием, а белая масса плиты — точно намогильный памятник.
В мутном пузыре света старики сидели так, что их разделял только
угол стола. Ногти у медника были зеленоватые, да и весь он казался насквозь пропитанным окисью меди. Повар,
в пальто, застегнутом до подбородка, сидел не по-стариковски прямо и гордо; напялив шапку на колено, он
прижимал ее рукой, а другою дергал свои реденькие усы.
Самгин понимал, что подслушивать под окном — дело не похвальное, но Фроленков
прижал его широкой спиной своей
в угол между стеной и шкафом. Слышно было, как схлебывали чай с блюдечек, шаркали ножом о кирпич, правя лезвие, старушечий голос ворчливо проговорил...
Он, с жадностью, одной дрожащей рукой, осторожно и плотно
прижал ее к нижней губе, а другую руку держал
в виде подноса под рюмкой, чтоб не пролить ни капли, и залпом опрокинул рюмку
в рот, потом отер губы и потянулся к ручке Марфеньки, но она ушла и села
в свой
угол.
Действительно, кто-то тихонько шел по гальке. Через минуту мы услышали, как зверь опять встряхнулся. Должно быть, животное услышало нас и остановилось. Я взглянул на мулов. Они жались друг к другу и, насторожив уши, смотрели по направлению к реке. Собаки тоже выражали беспокойство. Альпа забилась
в самый
угол палатки и дрожала, а Леший поджал хвост,
прижал уши и боязливо поглядывал по сторонам.
(Я сам не раз встречал эту Акулину. Покрытая лохмотьями, страшно худая, с черным, как
уголь, лицом, помутившимся взором и вечно оскаленными зубами, топчется она по целым часам на одном месте, где-нибудь на дороге, крепко
прижав костлявые руки к груди и медленно переваливаясь с ноги на ногу, словно дикий зверь
в клетке. Она ничего не понимает, что бы ей ни говорили, и только изредка судорожно хохочет.)
Устинья Наумовна (ставит вино на стол). Врешь, купоросная душа, не уйдешь! (
Прижимает его
в угол и хватает за шиворот.)
И действительно: не успел он войти
в свою комнату, не успел сесть перед письменным столом, как, облокотясь об этот самый стол обеими руками и
прижав обе ладони к лицу, — он горестно и глухо воскликнул: «Я ее люблю, люблю безумно!» — и весь внутренне зарделся, как
уголь, с которого внезапно сдули наросший слой мертвого пепла.
— Поверьте, Надежда Васильевна, — сказал Володин,
прижимая руки к сердцу, — я не избалую Мишеньку. Я так думаю, что зачем мальчика баловать! Сыт, одет, обут, а баловать ни-ни. Я его тоже могу
в угол ставить, а совсем не то, чтоб баловать. Я даже больше могу. Так как вы — девица, то есть барышня, то вам, конечно, неудобно, а я и прутиком могу.
На лице женщины неподвижно, точно приклеенная, лежала сладкая улыбка, холодно блестели её зубы; она вытянула шею вперёд, глаза её обежали двумя искрами комнату, ощупали постель и, найдя
в углу человека, остановились, тяжело
прижимая его к стене. Точно плывя по воздуху, женщина прокрадывалась
в угол, она что-то шептала, и казалось, что тени, поднимаясь с пола, хватают её за ноги, бросаются на грудь и на лицо ей.
Потом явилась дородная баба Секлетея, с гладким лицом, тёмными усами над губой и бородавкой на левой щеке. Большеротая, сонная, она не умела сказывать сказки, знала только песни и говорила их быстро, сухо, точно сорока стрекотала. Встречаясь с нею, отец хитро подмигивал, шлёпал ладонью по её широкой спине, называл гренадёром, и не раз мальчик видел, как он,
прижав её где-нибудь
в угол, мял и тискал, а она шипела, как прокисшее тесто.
Тяжело дыша, красная,
в наскоро накинутом платке, одной рукою она отирала лицо и,
прижав другую ко груди, неразборчиво говорила, просила о чём-то. Он метнулся к ней, застёгивая ворот рубахи, отскочил, накинул пиджак, бросился
в угол и торопливо бормотал, не попадая ногами
в брюки...
Заметив, что на него смотрят, седой вынул сигару изо рта и вежливо поклонился русским, — старшая дама вздернула голову вверх и, приставив к носу лорнет, вызывающе оглядела его, усач почему-то сконфузился, быстро отвернувшись, выхватил из кармана часы и снова стал раскачивать их
в воздухе. На поклон ответил только толстяк,
прижав подбородок ко груди, — это смутило итальянца, он нервно сунул сигару
в угол рта и вполголоса спросил пожилого лакея...
Он спрыгнул с постели, встал на колени и, крепко
прижимая руки к груди, без слов обратился
в тёмный
угол комнаты, закрыл глаза и ждал, прислушиваясь к биению своего сердца.
И всем стало ясно, что он не за тем явился, о чём говорил. Он отправился
в угол комнаты, где Барский,
прижав Ульяну к стене, что-то бормотал ей, но раньше чем Житейкин успел подойти к ним, Ульяна крикнула...
Пётр уловил этот шёпот. А через некоторое время он увидал, что Тихон Вялов
прижал дурачка
в углу двора, и услышал спокойные, но пытливые вопросы дворника...
И во внезапном порыве нежности Сенечка вдруг соскочил со своего ящика, подбежал ко мне, обхватил меня руками и
прижал голову к моей груди. Его мягкие шелковистые волосы касались моих губ. Затем так же быстро он оставил меня, побежал
в угол комнаты (я имею сильное подозрение, что дорогой он стер слезинку) и уселся
в кресло, стоявшее
в углу,
в тени.
— Мы с вами вот как сделаем лучше. Нате вам четвертушку бумаги, а здесь,
в коробочке, кнопки. Прошу вас, напишите что-нибудь особенно интересное, а потом закройте бумагой и
прижмите по
углам кнопками. Я даю вам честное слово, честное слово писателя, что
в продолжение двух месяцев я не притронусь к этой бумажке и не буду глядеть, что вы там написали. Идет? Ну, так пишите. Я нарочно уйду, чтобы вам не мешать.
«Боже мой! Да неужели правда то, что я читал
в житиях, что дьявол принимает вид женщины… Да, это голос женщины. И голос нежный, робкий и милый! Тьфу! — он плюнул. — Нет, мне кажется», — сказал он и отошел к
углу, перед которым стоял аналойчик, и опустился на колена тем привычным правильным движением,
в котором,
в движении
в самом, он находил утешение и удовольствие. Он опустился, волосы повисли ему на лицо, и
прижал оголявшийся уже лоб к сырой, холодной полосушке. (
В полу дуло.)
Он то целовал эту фотографию, то швырял ее на пол,
прижимал ее к сердцу и плевал на нее, ставил ее
в угол на образ и потом капал на нее стеарином.
Александра Михайловна забыла оставить дома поужинать Зине; на душе у нее кипело: девочка ляжет спать, не евши, а она тут, неизвестно для чего, сидит сложа руки.
В комнатах стоял громкий говор. За верстаком хихикала Манька, которую
прижал к
углу забредший снизу подмастерье Новиков. Гавриловна переругивалась с двумя молодыми брошюрантами; они хохотали на ее бесстыдные фразы и подзадоривали ее, Гавриловна делала свирепое лицо, а
в морщинистых
углах черных губ дрожала самодовольная улыбка.
Полуектов взял бумагу, спрятал ее осторожно
в боковой карман мундира, помолился перед медною иконою, висевшею
в углу палатки,
прижал друга к сердцу, еще крепко
прижал его, и — оба заплакали. Семен Иванович надел епанчу и проводил друга за шатер.